Неточные совпадения
Предводительствовал в кампании против недоимщиков, причем спалил тридцать
три деревни и с помощью сих мер взыскал недоимок два
рубля с полтиною.
Первый обложил данью откуп, от коего и получал
три тысячи
рублей в год.
Остановились на
трех тысячах
рублей в год и постановили считать эту цифру законною, до тех пор, однако ж, пока"обстоятельства перемены законам не сделают".
Если бы было плохо, он не купил бы по ста пяти
рублей землю, не женил бы
трех сыновей и племянника, не построился бы два раза после пожаров, и всё лучше и лучше.
Отъехав
три версты, Весловский вдруг хватился сигар и бумажника и не знал, потерял ли их или оставил на столе. В бумажнике было триста семьдесят
рублей, и потому нельзя было так оставить этого.
–…для расходов по экономии в моем отсутствии. Понимаешь? За мельницу ты должен получить тысячу
рублей… так или нет? Залогов из казны ты должен получить обратно восемь тысяч; за сено, которого, по твоему же расчету, можно продать семь тысяч пудов, — кладу по сорок пять копеек, — ты получишь
три тысячи: следовательно, всех денег у тебя будет сколько? Двенадцать тысяч… так или нет?
То, собственно, обстоятельство, что он ни разу не открыл кошелька и не знал даже, сколько именно в нем лежит денег, показалось невероятным (в кошельке оказалось триста семнадцать
рублей серебром и
три двугривенных; от долгого лежанья под камнем некоторые верхние, самые крупные, бумажки чрезвычайно попортились).
Кроме того, он положительно уведомил меня, что Марфа Петровна, за неделю до смерти, успела оставить тебе, Дуня, по завещанию
три тысячи
рублей, и деньги эти ты можешь теперь получить в самом скором времени.
На столе оставалось около пятисот
рублей, кредитными билетами, и между ними
три билета, во сто
рублей каждый.
К величайшей досаде защищавших это мнение, сам преступник почти не пробовал защищать себя; на окончательные вопросы: что именно могло склонить его к смертоубийству и что побудило его совершить грабеж, он отвечал весьма ясно, с самою грубою точностью, что причиной всему было его скверное положение, его нищета и беспомощность, желание упрочить первые шаги своей жизненной карьеры с помощью по крайней мере
трех тысяч
рублей, которые он рассчитывал найти у убитой.
Да я сам знаю, и в тайне храню, сочинения два-три таких, что за одну только мысль перевесть и издать их можно
рублей по сту взять за каждую книгу, а за одну из них я и пятисот
рублей за мысль не возьму.
Утром сегодня я разменял, для своих надобностей, несколько пятипроцентных билетов, на сумму, номинально, в
три тысячи
рублей.
— Когда?.. — приостановился Раскольников, припоминая, — да дня за
три до ее смерти я был у ней, кажется. Впрочем, я ведь не выкупить теперь вещи иду, — подхватил он с какою-то торопливою и особенною заботой о вещах, — ведь у меня опять всего только
рубль серебром… из-за этого вчерашнего проклятого бреду!
«Мелочно это и глупо», — думал он и думал, что две-три тысячи
рублей были бы не лишними для него и что он тоже мог бы поехать за границу.
— Через несколько месяцев Романовы намерены устроить празднование трехсотлетия своей власти над Россией. Государственная дума ассигновала на этот праздник пятьсот тысяч
рублей. Как отнесемся мы, интеллигенция, к этому праздничку? Не следует ли нам вспомнить, чем были наполнены эти
три сотни лет?
Дня
три он провел усердно работая — приводил в порядок судебные дела Зотовой, свои счета с нею, и обнаружил, что имеет получить с нее двести тридцать
рублей.
— Сорок
три дня, 1225
рублей, а выдали нам на харчи за все время 305
рублей. И — командуют: поезжайте в Либаву, там получите расчет и работу. А в Либаве предусмотрительно взяли у нас денежный документ да, сосчитав беженцами, отправили сюда.
Деньги — есть, но — деньги тают: сегодня
рубль стоит сорок
три копейки.
— Да, как будто нахальнее стал, — согласилась она, разглаживая на столе документы, вынутые из пакета. Помолчав, она сказала: — Жалуется, что никто у нас ничего не знает и хороших «Путеводителей» нет. Вот что, Клим Иванович, он все-таки едет на Урал, и ему нужен русский компаньон, — я, конечно, указала на тебя. Почему? — спросишь ты. А — мне очень хочется знать, что он будет делать там. Говорит, что поездка займет недели
три, оплачивает дорогу, содержание и — сто
рублей в неделю. Что ты скажешь?
— Я отпустил его. — Как за что? И то не хотел везти: «по песку-то?» — говорит. Да отсюда
три целковых — вот двадцать два
рубля!
— А издержки какие? — продолжал Обломов. — А деньги где? Ты видел, сколько у меня денег? — почти грозно спросил Обломов. — А квартира где? Здесь надо тысячу
рублей заплатить, да нанять другую,
три тысячи дать, да на отделку сколько! А там экипаж, повар, на прожиток! Где я возьму?
— Ты уж и забыл? Ты на год контракт подписал. Подай восемьсот
рублей ассигнациями, да и ступай, куда хочешь. Четыре жильца смотрели, хотели нанять: всем отказали. Один нанимал на
три года.
— Что ж делать! Надо работать, коли деньги берешь. Летом отдохну: Фома Фомич обещает выдумать командировку нарочно для меня… вот, тут получу прогоны на пять лошадей, суточных
рубля по
три в сутки, а потом награду…
Все мы трое в трактире сидели и торговались, и сербский сражатель требовал «по сту
рублей на месяц, за
три месяца».
Пошла она «мазать» и пришла еще более огорченная. Говорит, что «прямо с целой тысячи начала», то есть обещала тысячу
рублей из взысканных денег, но ее и слушать не хотели, а когда она, благоразумно прибавляя, насулила до
трех тысяч, то ее даже попросили выйти.
Леонтий был женат. Эконом какого-то казенного заведения в Москве держал, между прочим, стол для приходящих студентов, давая за
рубль с четвертью медью
три, а за полтинник четыре блюда. Студенты гурьбой собирались туда.
(Сделаю здесь необходимое нотабене: если бы случилось, что мать пережила господина Версилова, то осталась бы буквально без гроша на старости лет, когда б не эти
три тысячи Макара Ивановича, давно уже удвоенные процентами и которые он оставил ей все целиком, до последнего
рубля, в прошлом году, по духовному завещанию. Он предугадал Версилова даже в то еще время.)
К тому же это шелк, она его треплет по камню
три версты, из одной только моды, а муж пятьсот
рублей в сенате в год получает: вот где взятки-то сидят!
Я тогда предложил ему
три тысячи
рублей, и, помню, он все молчал, а только я говорил.
Есть, впрочем, и беспорядки: пятнадцатое ноября, и уже
три дня как стала зима, а шуба у меня старая, енотовая, версиловский обносок: продать — стоит
рублей двадцать пять.
Понесла я к нему последние пятнадцать
рублей; вышел адвокат и
трех минут меня не слушал: „Вижу, говорит, знаю, говорит, захочет, говорит, отдаст купец, не захочет — не отдаст, а дело начнете — сами приплатиться можете, всего лучше помиритесь“.
Трех тысяч у меня тогда в кармане, разумеется, не случилось, но я достал семьсот
рублей и вручил ему их на первый случай, и что же?
Тогда, получив разрешенье, она сняла замшевую перчатку с
тремя пуговицами с пухлой белой руки, достала из задних складок шелковой юбки модный бумажник и, выбрав из довольно большого количества купонов, только что срезанных с билетов, заработанных ею в своем доме, один — в 2
рубля 50 коп. и, присоединив к нему два двугривенных и еще гривенник, передала их приставу.
Потом он рассказал, как он в продолжение двадцати восьми лет ходил в заработки и весь свой заработок отдавал в дом, сначала отцу, потом старшему брату, теперь племяннику, заведывавшему хозяйством, сам же проживал из заработанных пятидесяти-шестидееяти
рублей в год два-три
рубля на баловство: на табак и спички.
Из конторских книг и разговоров с приказчиком он узнал, что, как и было прежде, две трети лучшей пахотной земли обрабатывались своими работниками усовершенствованными орудиями, остальная же треть земли обрабатывалась крестьянами наймом по пяти
рублей за десятину, т. е. за пять
рублей крестьянин обязывался
три раза вспахать,
три раза заскородить и засеять десятину, потом скосить, связать или сжать и свезти на гумно, т. е. совершить работы, стоящие по вольному дешевому найму по меньшей мере десять
рублей за десятину.
Заплатин был рассудительный человек и сразу сообразил, что дело не в репутации, а в том, что сто восемьдесят
рублей его жалованья сами по себе ничего не обещают в будущем, а плюс
три тысячи представляют нечто очень существенное.
И далекая провинция начинает проникаться сознанием, что умные люди могут получать триста
рублей, а проживать
три тысячи.
Обозначив в порядке все, что известно было судебному следствию об имущественных спорах и семейных отношениях отца с сыном, и еще, и еще раз выведя заключение, что, по известным данным, нет ни малейшей возможности определить в этом вопросе о дележе наследства, кто кого обсчитал или кто на кого насчитал, Ипполит Кириллович по поводу этих
трех тысяч
рублей, засевших в уме Мити как неподвижная идея, упомянул об медицинской экспертизе.
— Нуждался в десяти
рублях и заложил пистолеты у Перхотина, потом ходил к Хохлаковой за
тремя тысячами, а та не дала, и проч., и всякая эта всячина, — резко прервал Митя, — да, вот, господа, нуждался, а тут вдруг тысячи появились, а? Знаете, господа, ведь вы оба теперь трусите: а что как не скажет, откуда взял? Так и есть: не скажу, господа, угадали, не узнаете, — отчеканил вдруг Митя с чрезвычайною решимостью. Следователи капельку помолчали.
Да слушай: гостинцев чтобы не забыли, конфет, груш, арбуза два или
три, аль четыре — ну нет, арбуза-то одного довольно, а шоколаду, леденцов, монпансье, тягушек — ну всего, что тогда со мной в Мокрое уложили, с шампанским
рублей на триста чтобы было…
— Сегодня, в пять часов пополудни, господин Карамазов занял у меня, по-товарищески, десять
рублей, и я положительно знаю, что у него денег не было, а сегодня же в девять часов он вошел ко мне, неся в руках на виду пачку сторублевых бумажек, примерно в две или даже в
три тысячи
рублей.
Но особенно усматривал доктор эту манию в том, что подсудимый даже не может и говорить о тех
трех тысячах
рублей, в которых считает себя обманутым, без какого-то необычайного раздражения, тогда как обо всех других неудачах и обидах своих говорит и вспоминает довольно легко.
В существенном же явилось одно показание панов, возбудившее необыкновенное любопытство следователей: это именно о том, как подкупал Митя, в той комнатке, пана Муссяловича и предлагал ему
три тысячи отступного с тем, что семьсот
рублей в руки, а остальные две тысячи триста «завтра же утром в городе», причем клялся честным словом, объявляя, что здесь, в Мокром, с ним и нет пока таких денег, а что деньги в городе.
Прокурор так и впился в показание: оказывалось для следствия ясным (как и впрямь потом вывели), что половина или часть
трех тысяч, доставшихся в руки Мите, действительно могла оставаться где-нибудь припрятанною в городе, а пожалуй так даже где-нибудь и тут в Мокром, так что выяснялось таким образом и то щекотливое для следствия обстоятельство, что у Мити нашли в руках всего только восемьсот
рублей — обстоятельство, бывшее до сих пор хотя единственным и довольно ничтожным, но все же некоторым свидетельством в пользу Мити.
— Ведь вам тогда после родителя вашего на каждого из
трех братцев без малого по сорока тысяч могло прийтись, а может, и того больше-с, а женись тогда Федор Павлович на этой самой госпоже-с, Аграфене Александровне, так уж та весь бы капитал тотчас же после венца на себя перевела, ибо они очень не глупые-с, так что вам всем троим братцам и двух
рублей не досталось бы после родителя.
Но таким образом опять получился факт, что всего за
три, за четыре часа до некоторого приключения, о котором будет мною говорено ниже, у Мити не было ни копейки денег, и он за десять
рублей заложил любимую вещь, тогда как вдруг, через
три часа, оказались в руках его тысячи…
К тому же он увидал
три тысячи
рублей в светленьких радужных кредитках (я об этом нарочно спросил его).
Так немедленно и поступил Николай Парфенович: на «романических» пунктах он опять перестал настаивать, а прямо перешел к серьезному, то есть все к тому же и главнейшему вопросу о
трех тысячах. Грушенька подтвердила, что в Мокром, месяц назад, действительно истрачены были
три тысячи
рублей, и хоть денег сама и не считала, но слышала от самого Дмитрия Федоровича, что
три тысячи
рублей.
Зная, что он уже изменил ей (изменил в убеждении, что она уже все должна вперед сносить от него, даже измену его), зная это, она нарочно предлагает ему
три тысячи
рублей и ясно, слишком ясно дает ему при этом понять, что предлагает ему деньги на измену ей же: „Что ж, примешь или нет, будешь ли столь циничен“, — говорит она ему молча своим судящим и испытующим взглядом.
С другой стороны — непонятное, упорное и почти ожесточенное умолчание ваше насчет происхождения денег, вдруг появившихся в ваших руках, тогда как еще за
три часа до этой суммы вы, по собственному показанию, заложили пистолеты ваши, чтобы получить только десять
рублей!